| О. Ройтенберг (опубликовано в сборнике «Панорама искусств» №8, М, 1985. Стр. 108-120) ….Случайная моя встреча (до сих пор не верится, что такое бывает) летом 1979 года в Горьком с художником Анатолием Васильевичем Самсоновым дополнила эти сведения. Вот его рассказ. «В 1922 году нас, парней, родившихся в 1905 году, военкомат привлек к прохождению допризывной подготовки в системе Всевобуча. На первых занятиях нам представили наших командиров. Одним из них оказался А. Щипицын. Нам он казался излишне строгим, терпеть не мог какой бы то ни было недисциплинированности, разгильдяйства, особенно когда бойцы роты были слишком «вольно» настроены….». …В автопортретах 1923 — 1924 годов, пока лишь двух, недавно отыскавшихся холстах времен раннего ученичества - ничего от ученичества. В живописи редкостного цветового напряжения Щипицын темпераментно и дерзко «заявил себя». Сгусток жизнелюбия, обезоруживающая открытость натуры, щедро распахнутой вовне — на однойкартине. Сосредоточенное погружение в свое духовное пространство — на другой. Высказанные с максимальной, не знающей полутонов прямотой полярные эти состояния, а если шире — органичные свойства личности — неизбежно определят многое в насыщенности гармонического лада его будущих творений. С 1925 года — Вхутемас. Педагоги — А. Д. Древин на основном отделении, Р. Р. Фальк на втором-третьем курсе живописного факультета, Д. П. Штеренберг с осени 1928 года после отъезда Фалька во Францию. Имена говорят сами за себя. Щипицын впитывал все лучшее, что несли его учителя,— глубочайшую культуру, самоотверженность, кристальную чистоту. И все это лучшее ложилось на благодатную почву: талант, потребность быть художником, высокое достоинство личности. Постепенно определился и круг его пристрастий, круг достаточно широкий: раннее Возрождение, Пуссен, древнерусская фреска, Сильвестр Щедрин, фовисты. Щипицын — один из лучших экспонентов «Роста», художественного объединения из студентов Вхутеина, представивший на выставке 1929 года (что известно из каталога) «Паруса», «На реке», «Обед принесли», «Нашла», «Детей купают» (пока ничто из этого не найдено). Его работы отобраны комиссией Главискусства Наркомпроса на приобретение для музеев (дальнейшая их судьба неизвестна). Летом 1978 года в фондах Смоленского музея-заповедника я увидела картину под названием «Две дамы», считавшуюся там работой М. Гуревича. При первом взгляде было ясно, что это не его рука, при втором — что автор картины — Щипицын. Хотя внизу справа проглядывали заглавные буквы «А» и что-то вроде «Ш» или «Щ», подпись совсем не была похожа на щипицынскую. Он редко ставил подпись, но всегда прописью и полностью. А инициалами и большими буквами любил подписывать свои работы А. Шахов. Эту задачу решить было несложно. Ведь все они — и Гуревич, и Шахов, и Щипицын — учились в одной мастерской — у Д. П. Штеренберга. Мог Щипицын под влиянием одного приятеля так подписать картину, другому мог ее подарить, и с работами Гуревича она попала на выставку в Смоленск (на родину Гуревича) и осталась в местном музее. Хуже было другое. Уверенность мою в авторстве Щипицына не разделяли его сверстники. Сделанную в упорной борьбе (необъяснимо сопротивление тому в Смоленском музее) фотографию работы ношу из дома в дом к тем, кто Щипицына знал и помнит. Не признают товарищи. Такую не видели — говорят. Но ведь это Щипицын — твержу. Хоть и отличается она от того, что все мы видели на выставке в ЦДЛ. Его чувство в лице девушки на втором плане. Его глаз: рискованны контрасты, особен но фиолетовое с зеленым — а все ладится, все поет. Его рука, плотно вылепившая живописную массу. Нет, эта в чем-то Вламинка напоминающая улица написана Щипицыным, только им. И вот однажды, месяца за два-три до поездки в Горький, в беседе с О. В. Некрасовой, бывшей студенткой Р. Р. Фалька, к слову пришлось упомянуть о Щипицыне. «Помню всего лишь одну его работу». «Какую?» (А вдруг!) «Улица маленького городка». «А кто на улице?» «Разодетая дама». «Кто-нибудь еще есть?» (Замираю.) «Дама ведет собачку». «Какую?» «В ошейнике». «А какой ошейник?» Ольга Васильевна рисует жестом более чем красноречиво. Победа! Но атрибуцию все же надо доказать… Сохранился текст заявления, в адрес руководства института, написанного в феврале 1930 года, когда Щипицына исключили с педагогических курсов при Вхутеине, где он остался после защиты диплома. В личных делах студентов, хранящихся в ЦГАЛИ, много таких заявлений. То диплом не выдают, то с курсов прогоняют. Было такое поветрие во Вхутеине. Три пункта обвинений служили поводом к тому — социальное происхождение, малая общественная активность, плохое поведение в быту. Текст этот и его тон поможет нам понять настроение, черты и натуру художника. «Отец-то мой из крепостных крестьян (при заводах). Он уроженец Пермской губернии Соликамского уезда Эгвинской волости дер. Чухиль. Умер в 1920 г. 72 года. Кроме своих рук и семьи ни черта не имел. Весь свой век мечтал уехать из города в свою деревню. И, помню, написал туда письмо, но ему ответили, что если привезешь с собой сто рублей, то приезжай; ну, конечно, и бросил мечтать, так как такие деньги он во сне, наверное, не видел. И мать также крепостного столяра дочь, он работал в Ковровских мастерских, без отца осталась 10 лет, работала до замужества прислугой. Да и с мужем, то есть с отцом моим, несладко ей жилось. Я тоже самостоятельно жить начал с 15 лет. Да и раньше-то еще работал. Я был и служащим, и рабочим. Был призван досрочно на военную службу в старую армию, был в окопах с августа 16 по октябрь 17 года. Бунтовали, не хотели воевать, но это выходило у нас не организованно, стихийно. Во всех этих бунтах и я играл не последнюю роль. Это может подтвердить т. Каскин, член партии, рабочий с одного завода в Н. Новгороде. Честно и добросовестно служил в Красной Армии. И только по болезни после ранения меня оставили в тыловой части Красной Армии. Меня обвиняют, что я антиобщественник. И это неверно. Я всю работу нес так, как все ее несли. И у меня еще большая общественная работа вне вуза, которую я не бросил. О ней можете справиться в Нижегородском крайкоме металлистов у т. Безрукова, тоже члена партии. И в сов. физ. культуры в г. Н. Новгороде у т. Поддышникова. В быту тоже не вижу никаких извращений. Это чепуха… В свое дело я верю, сатира должна существовать в искусстве. А иначе, товарищи, закройте мой любимый театр Сатиры, прекратите издания журналов вроде «Крокодила», «Чудака». Ну, слов нет, есть промахи, но ведь я только начинающий художник. Ну и все. А. Шипицын». |
| Эту картину Александр Васильевич называл - два мопса. И вот эта спокойная фраза — были фотографии, куда-то спрятал. Наверное — мелькнуло — это отпечатки с негативов Петра Будо, погибшего на фронте. Всегда у него — давно знала — был фотоаппарат наготове. И со Щипицыным жил в общежитии по соседству. Не стану распространяться о деталях — как искали, как нашли. Главное, настала эта минута. Не торопясь Анатолий Васильевич листает альбом. Не любит суетиться, говорит и делает все по-настоящему, с чувством, с толком. Наконец-то — на одной из страниц семь снимков (не такие уж они в общем и плохие). Среди них смоленские «Две дамы» (уж очень невпопад в музее названа эта картина). «Саша эту картину называл «два мопса»,— роняет Самсонов. И еще и еще смотрим фотографии дипломных картин Щипицына. «На Кузнецком мосту», «Инженеры» (та, что в статьях о выставке называлась «Вредители»), «Интуристы», «Пляж», «На заводе», «В рабочей столовой». Крупноплановые двух- и многофигурные композиции. Галерея характеров. Уверенная кисть, вылепившая в «Нэпманах» бездуховную плоть самодовольных обывателей так сочно, «чтобы вся мелочь, которая ускользает от глаз, мелькнула бы крупно, в глаза всем» (Н.В. Гоголь«Мертвые души» ). Даже по фотографиям виден мощный заряд темперамента, можно почувствовать густоту письма, интенсивность движения живописной поверхности. Внушаемое Штеренбергом «чуть-чуть — и уже есть» до Щипицына, видно, дойдет позднее. Пока же берет верх не знающая удержу внутренняя сила, сказавшаяся в беспощадной цепкости зрения, вихревом замесе красок, концентрации цветовых контрастов, в чем убеждают и две сохранившиеся картины Щипицына вхутеиновской поры. Работа попадает в Смоленский музей месте с коллекцией М.Л.Гуревича в 1967 году от Е.Л.Бочковской (как работа М.Л.Гуревича) В результате реставрации и дальнейшего исследования данной картины О.В.Ройтенберг, ей было возвращено имя настоящего автора, установлены название и серия, к которой она относилась. Ольга Осиповна Ройтенберг |
