Серия "Карьера шлюхи"

«Карьера шлюхи» (1732) – первая знаменитая серия из шести гравюр, выполненная Хогартом по собственным картинам (они погибли в 1755 году при пожаре) на современный морализующий сюжет с рискованным названием. Это драматическое жизнеописание провинциальной девушки Молл (Мэри) Хакэбаут, приехавшей на заработки в богатый соблазнами Лондон, где зло стало почти уже незамечаемой нормой, а потому судьба Молл оказывается предрешенной. Серия сделала Хогарта знаменитым и утвердила за ним репутацию «самого полезного художника». 

По оригиналу Уильяма Хогарта 1732 Гравер Фредерик Ф.Уолкер (Walker, Frederick  F.), род. 1805 Лист 1. Встреча со сводницей             Офорт

Действие завязывается на бойком перекрестке дорог и судеб, у ворот лондонской «Бэлл инн» – гостиницы «Колокола», куда приехала из далекого Йорка невинная девица по имени Мэри Хэкэбаут. Ее опущенные скромно глазки свидетельствуют о младенческой добродетели. «Грозные силы порока» уже со всех сторон приближаются к Мэри в первые же мгновения после того, как она ступила на богатую соблазнами лондонскую землю. Уже треплет нежный подбородок Мэри опытная рука сводни, поставляющей подруг джентльменам, способным хорошо оплачивать свои прихоти; уже устремил на пленительную провинциалку профессиональный взгляд стареющий, но любострастный господин. 

По оригиналу Уильяма Хогарта 1732 Гравёр Сэмюель Дэвенпорт (Davenport, Samuel), 1783-1867 Лист 2. Ссора с покровителем Офорт

Лист 2 – необходимое сюжетное звено, показывающее короткий период богатства и удовольствий, выпавший на долю Мэри Хэкэбаут. Здесь все необходимые атрибуты пикантного анекдота: не вовремя явившийся старый любовник; молодой офицер в спущенных чулках и со шпагой под мышкой, крадущийся незаметно к двери; верная служанка, уже держащая его башмаки; догадливая Мэри, сбрасывающая со столика чайный прибор в приступе отлично разыгранного гнева (разумеется, только для того, чтобы занятый скандалом покровитель не оглянулся назад).

И снова обилие мелочей, столь знакомых Хогарту: шелковый балдахин кровати, картины в золоченых рамах, разряженная обезьянка, уморительно похожая на хозяина, слуга-арапчонок в чалме с роскошным пером, хрупкая рокайльная мебель. Это непрочное богатство – такая же ложь, как и все, что происходит в картине. Только это не ложь одного «отрицательного персонажа». Это естественная ложь мира, где безнравственный поступок Мэри – прямое следствие окружающего ее порока. И вместе с тем Мэри не жертва. Скорее она простодушная соучастница творимого другими обычного будничного зла.

По оригиналу Уильяма Хогарта 1732 Гравёр Том Филибраун (Phillibrown, Thomas), активно работал 1834-1860 Лист 3. Арест               Офорт

В третьей гравюре Мэри с покорностью принимает арест за перепродажу краденого, как принимала прежде подарки своих содержателей. Она так и не узнала, что в мире есть какая-то мораль. Потеряв и молодость, и богатых любовников, она сохранила почти детскую наивность. Возмездие является к ней в образе известного в те годы судьи сэра Джона Гонсона, великого гонителя проституток. Но и здесь, в гравюре «Арест», в третьем акте хогартовской драмы, Мэри безмятежна. А декорации сменились: старая кровать с рваным пологом, дряхлая мебель – убогая обстановка дешевых меблированных комнат, превращенных в приют уже недорого продающейся «любви». Обрюзгла и постарела служанка, да и сама героиня потеряла так ненадолго украсившую ее жизнь свежесть и элегантность. И хотя гравюра эта едва ли не кульминация серии, хотя в глубине комнаты видны входящие судья и приставы, главное в листе не действие, а общее ощущение унылой безнадежности, пассивной покорности неизбежному.

И вновь множество деталей, почти заменяющих собой словесный комментарий – от портретов великолепного «шестиженца» капитана Макхита из «Оперы нищих» и торийского богослова Сейгверда до пуншевых мисок и лекарственных пузырьков.

По оригиналу Уильяма Хогарта 1732 Гравёр Сэмюель Дэвенпорт (Davenport, Samuel) , 1783-1867 Лист 4. В тюрьме Брайдуэлл Офорт

Как только действие переносится в тюрьму, вместо одной жертвы перед зрителем – едва ли не дюжина несчастных. Мэри стала одной из многих. Все оказалось миражем, только здесь, в тюрьме, все – настоящее, жизнь бесстыдно и страшно показывает свой лик. Предчувствия беды, что чудились в первых листах серии, исчезли. Беда совершилась. И нити множества судеб соединились здесь, в Брайдуэлле, в мрачный и запутанный узел общего человеческого несчастья.

Здесь нет ни гротескных преувеличений, ни одинокого злодея в окружении добродетельных судей. Протокольная констатация ужасной реальности – такого не знало английское искусство.

Впервые в жизни бедняжка Мэри занята тяжелой работой, она треплет коноплю в тюремной мастерской вместе с другими заключенными. Здесь, в тюрьме, мир едва ли кажется ей страшнее, чем прежде. И надзиратель с лицом профессионального палача внушает ей не боязнь, но привычное желание повиноваться. Гораздо мрачнее то, что составляет главный смысл гравюры, – будничный кошмар тюрьмы: работа от шести утра до шести часов пополудни; исступленная бдительность надсмотрщика – ведь заработок заключенных идет, по сути дела, в его карман; голод, страх наказания, вечная усталость. И все это Хогарт изображает с той же внешней бесстрастностью хроникера, с какой воспроизвел он и колодку, куда зажаты руки провинившейся чем-то девушки, и нравоучительную надпись на этом гнусном станке: «Лучше работать, чем стоять так», и дозорный столб с вырезанными на нем словами: «Плата лентяям».

По оригиналу Уильяма Хогарта 1732  Гравёр Георг Пресбери (Presbury,George), работал во 2-й четверти  XIX Лист 5. Пока доктора спорят, больная умирает Офорт

Пятый лист – смешение злободневной сатиры и вечной темы человеческого конца. Рядом со спорящими медиками – фигурами из ярмарочной комедии, представляющими, тем не менее, реальные портреты модных лондонских докторов, с их театрально нарочитыми, утрированными жестами – кусок едва ли не возвышенно трагический. Запрокинутая голова умирающей, бесцветная кожа, невидящие глаза, мертвые складки покрывала на холодеющем теле, освещенные горячим огнем камина, у которого жарит кусок мяса маленький сын Мэри; и сохнущее на веревке белье, чулки и перчатки, повторяющие своей бестелесной неподвижностью неподвижность трупа.

Это главное впечатление уже не могут разрушить наполняющие гравюру второстепенные персонажи и подробности. Напротив, что бы ни увлекало зрителей в первую очередь – ссора знаменитых врачей, вороватая, роющаяся в сундуке старуха или сама смерть Мэри, – они уже не могли не заметить страшного диссонанса – несоизмеримости мелкого и значительного в гравюре.

По оригиналу Уильяма Хогарта 1732 Гравёр Джеймс Штубс (Stubbs, James), расцвет 1830-1833 Лист 6. Похороны  Офорт

Будто бы опасаясь чрезмерной серьезности, Хогарт заканчивает драму буффонадой, мерзким шабашем у незакрытого еще гроба. Потоки лицемерных слез мешаются с вином и элем, опьяневший до состояния кроткого идиотизма священник (двойник хорошо известного капеллана тюрьмы Флит) меланхолически выливает бокал себе на колени, а траурные покрывала и креповые повязки кажутся атрибутами дешевого маскарада. Собственно, это и есть маскарад, поскольку нет тут ни одного человека, которого печалила бы смерть Мэри, как прежде никого не заботила ее нелепая и беспутная жизнь. А единственное существо, действительно связанное с покойной, – ее маленький сын, похожий на странного грустного гнома в траурном своем облачении, – ничего не понимая в происходящем, спокойно сидит у гроба.